И за колючей проволокой рождается любовь. Как парень с Миорщины и украинка в годы войны угнаны в Германию и нашли друг друга.

Мои бабушка и дедушка, Варвара Трофимовна Билаш и Иван Александрович Метла, познакомились в Германии, в городе Штутгарте. Здесь, за колючей проволокой, в деревянных бараках с высокими заборами, содержались военнопленные и угнанные в немецкое рабство девушки и парни с нашивкой «Ост». Среди них были белорусский парень Иван с Миорщины и украинская девушка Варвара с Полтавщины. Ей почти 16, ему – 21.

– Первый раз меня забирали в Германию 12 ноября 1942 года, – начала свой рассказ бабушка. – Но не взяли. Комиссия, которая нас отправляла, состояла из местных врачей, а в поликлинике работала жена моего брата, которая мне и написала: «Не годна». Но вскоре немцы все поняли и собрали свою комиссию.

Я жила в городке Градижск, только с нашей улицы 20 девчат забрали. 26 ноября нас погрузили в вагоны-телятники, закрыли на задвижку и повезли. В Польше в распределительном лагере был новый медосмотр, дезинфекция одежды, душ. Эта была унизительная процедура.

 Воду включали сначала горячую, а потом, чтобы в душе долго не задерживались, через пару минут холодную. Толком никто не успевал помыться.

В немецком Штутгарте нас поджидали наниматели, которые выбирали рабочих на фабрики, заводы или для домашней работы в качестве прислуги. Я попала на фабрику, где делали какие-то радиаторы.

– А жили вы где? – спрашиваю я у замолчавшей, погрузившейся в воспоминания бабушки.

– Жили мы в полутора километрах от фабрики, в бараках за колючей проволокой, – продолжает она, теребя своими обветренными и натруженными руками кусочек бельевой веревки. – Охранники с автоматами, кровати в два яруса. Матрасы, подушки набиты стружками. Грубые, шершавые простыни, спецодежда, нашивки «Ост», обувь с деревянной подошвой. Мы, как лошади, цокали этой подошвой, когда нас строем вели на работу.

За чистотой немцы тщательно следили. Отправляли нас в душ, находящийся в другом бараке, каждый день.

 Буханку хлеба весом менее килограмма давали на три дня. На обед – баланда: брюква, картошка неочищенная. Но по воскресеньям давали хороший суп, с макаронами, очищенной картошкой. В него даже добавляли чуть-чуть маргарина. Позже, ближе к освобождению, стали давать сахар.
С  Иваном я познакомилась на фабрике. Он работал в другом цеху, и однажды, когда стояли теплые летние деньки, подошел ко мне и спросил: «А вы на город ходите?» Я улыбнулась и поправила его: «Не на город, а в город. Нас еще туда не пускают». Мне Иван с первого взгляда понравился. Он был красивым и культурным.

Через шесть месяцев и нас стали выпускать в город по выходным, но с сопровождающим. Ребята заходили за нами, и мы все вместе шли гулять. В Штутгарте было красиво – чисто, много зелени и цветов.

С нами в бараке жила парикмахерша, которая делала нам прически – накручивала волосы на тряпочки или газетки. Одежду и обувь мы надевали ту, что из дома привезли. Некоторые так и гуляли в украинской национальной одежде.

Позже на барахолках мы покупали дешевые мужские костюмы, и одна учительница из Ленинграда шила из них нам юбки, жилетки, пиджаки – у нее была швейная машинка. Но всегда нужно было носить нашивку «Ост».

В выходные дни Иван ждал меня у выхода из лагеря. Ходили несколько раз в кино, хотя и не понимали, о чем говорят в фильме. Иван частенько подкармливал меня. Он сдружился с сербами, чехами, хорватами – им давали продовольственные карточки, по которым можно было на заработанные деньги купить еды.

Правда, зарплата была всего лишь две-три марки (немцы высчитывали с нас за барак, еду, душ, одежду и т.д.). Иван каким-то образом выменивал эти карточки и приносил мне. Так мы и встречались, при этом никогда не говорили друг другу о любви и ничего не обещали.

Освободили нас в 1945-м. Всех собрали и отправили на границу в Восточной Пруссии, где мы с Иваном расстались, договорившись, что сначала поедем по домам, а там видно будет. Иван отдал мне свой аккордеон, который он специально купил в Германии. Ему очень нравилось на нем играть, и это у него получалось неплохо. Попросил сберечь инструмент, хотя не верил, что я это сделаю.

 Сначала переписывались, а потом он приехал за мной в Украину и забрал в Беларусь. Свадьбы не было. Расписали нас в сельсовете за несколько минут, без всякого торжества. Мое приданое – две подушки, одеяло, три ложки, пальто, переделанное из маминой «кожушанки» (верхняя часть украинской национальной одежды). Чего мы только вместе не пережили…

Как дед говорил, теперь бы жить и жить, да уже некогда, – вытирая слезы, проговорила бабушка. Рассказала она про то, как голодали, как приходилось с утра до вечера трудиться в колхозе, как училась прясть, ткать, шить, жать. Но это уже другая история, тоже достойная пера.

Бабушка с дедушкой прожили вместе 47 лет. За все эти годы они ни разу серьезно не поссорились. «Если бы не ты, Варя, – передает слова дедушки бабушка, – я бы столько и не жил». «А если серьезно, – подытоживает бабушка, – то некогда нам было ругаться, ведь мы понимали друг друга».

Алеся МЕТЛА, Витебск.