Жителю деревни АльбрехтовоРоссонского района Дмитрию Кузякову впору открывать собственную картинную галерею. Накопилось немало живописных и графических работ, автор которых – хозяин этого дома, представитель первого выпуска художественно-графического факультета Витебского пединститута. Условно картины и рисунки можно разделить по тематическим сериям: «Из истории Россонщины», «Природа Россонщины» и «Незабытое». Часть собрания земляки Дмитрия Федоровича могли увидеть на выставке, состоявшейся в Россонском музее боевого содружества. Особенно хороши пейзажи, портреты полководца Якова Кульнева и писателя Яна Барщевского, но более всего впечатляет третья из вышеупомянутых серий. Она тесно связана с событиями, пережитыми автором во время Великой Отечественной войны. Черно-белые графические рисунки – не плод воображения, а иллюстрации к многострадальному детству деревенского мальчика Димы Кузякова. «Расстрел партизанских семей в Альбрехтово», «Расстрел россонских евреев», трагические сюжеты из жизни концлагерей, малолетним узником которых судьба заставила побыть Дмитрия Федоровича. Уж очень печальна эта тема. Автор сопровождает работы стихо-творными пояснениями, читая которые, чувствуешь, как от боли холодеет душа.
…В 1943 году, когда поблизости от деревни Нивье части Красной армии соединились с партизанской бригадой им. Сталина, местное население двинулось за линию фронта. Несколько семей, включая Кузяковых – мать с тремя малыми детьми, – не успели, потому что немцы снова перекрыли путь. Пришлось прятаться в лесу.
– Поймали они нас перед новым годом и повезли: Гречушино – Клястицы – Идрица, оттуда – в Литву. Первый концлагерь, куда мы попали, размещался в каунасских воинскихказармах. Все оборванные, грязные, чесоточные, выковыриваешь, бывало, вшей из болячек. Мать приносила в трехлитровой консервной жестянке какое-то черное варево с плавающими там редкими желтыми горошинами. Начался тиф, постоянно оттаскивали металлическими крюками мертвых, перекладывали дровами, потом, вероятно, жгли, – комментирует Дмитрий Кузяков сюжеты своих графических работ.
В начале мая узников отправили в Германию, в вагонах для угля, то есть без крыши и окон. В санитарном блоке на границе всех обстригли, заставили натереться какой-то вонючей мазью. И без того ветхая одежда после дезинфекции буквально расползалась в руках.
…Лагерь назывался «Грюненхауз», что в переводе с немецкого означает «зеленый дом». На деле же это был огороженный колючей проволокой загон для скота – без бараков, только навесы, кормушки и поилки. Женщин под конвоем гоняли на прополку, а дети оставались в лагере. Однажды маленьких узников построили, и немка по каким-то ей известным признакам стала отбирать из шеренги некоторых из них. Маленькие Кузяковы в эту группу не попали. Много лет спустя Дмитрий Федорович прочитает о системе «Лебенсборн», по которой фашисты онемечивали славянских детей арийской внешности (белокурых, светлоглазых, с правильными чертами лица) в специально созданных для этого приютах. Вполне вероятно, что тех маленьких горемык могли забрать и туда.
Через два месяца узников в закрытых вагонах отвезли под Берлин, где сфотографировали и, не прокалывая кожу, написали номера на руках. Очередной лагерь, куда попали и Кузяковы, в Ганновере, относился к заводу по переплавке легких металлов. На его дворе лежали горы сбитых самолетов. Сначала немцы намеревались разлучить взрослых и маленьких узников, но по неизвестным причинам этого не случилось. Женщинам, а также детям старше 10 лет было приказано таскать металлические обломки к прессу. Мать, опасаясь, что у нее заберут всех трех ее кровинок, заверила надсмотрщиков, что Диме уже есть 10.
Взрослые работали с семи утра до шести вечера, дети – с семи до трех. Дима с таким же другом по несчастью Гошей таскал на тележках металлические остатки от штамповки. Зимой высокий подъем перед цехом стал скользким, тележка для тощих мальчишек – неподъемной.
– Садишься на землю, потом подтягиваешь тележку, встаешь, чуть подвигаешь тело вперед – снова садишься, и так всю смену. Эти мучения заметили взрослые рабочие – там были французы, итальянцы и другие. Заслонили нас у стены какими-то щитами, а нашу обувь (это были колодки – деревянная подошва с брезентовым верхом) подбили острыми металлическими пластинками. И еще не раз помогали нам эти мужики, – делится воспоминаниями Дмитрий Федорович.
На заводе Кузяковы пробыли с 7 августа 1944 года по 17 апреля 1945-го, до освобождения американцами. Узники-мужчины первым делом поймали начальника лагеря Кука, чтобы наказать. Этот изверг любил пьяный запрячь измученных женщин в телегу и гонять на ней по территории. Так вот, сквозь мочку его уха на ржавой проволоке продели лагерный номер и заставили для начала почистить уборные, а после запрягли в ту же самую телегу и ездили. Американцы еле отобрали фашиста у разозленных узников.
Пришедшие на смену англичане подожгли концлагерь из огнеметов, а узников, переправив через Эльбу, передали частям Красной армии. Лето прошло в фильтрационном лагере, после проверки Кузяковыдо-брались до Полоцка, а там и на Россонщину, домой.
Главе этой семьи тоже хватило сполна. Участник гражданской войны, председатель колхоза Федор Кузяков на фронт был призван в 1941-м. Попал в плен и промучился там до разгрома фашистов. После освобождения его мобилизовали на японский фронт, но пока их часть добиралась туда, дальневосточный конфликт был исчерпан. Пришлось поработать в шахтах Кузбасса. В 1948-м вернулся на родину окончательно. Старший брат Дмитрия Федоровича, Геннадий, погиб в партизанах.
Дмитрий Кузяков отслужил во флоте, получил высшее образование. Работать выпало на партийном поприще, в районном отделе образования, заместителем председателя райисполкома, директором Россон-ской средней школы. И на пенсии еще лет десять учил детей рисованию, черчению и труду. Эстафету продолжила дочь Ольга, которая тоже окончила знаменитый витебский худграф и преподает рисунок и композицию в Полоцком госуниверситете. Творчеством для души Дмитрий Федорович занялся, окончательно отойдя от дел.
