Борис Семашко родился на Оршанщине в многодетной крестьянской семье. Детство, как и у других мальчишек, шло в обычном ритме, пока нежданно-негаданно семью не отправили обживать присоединенные к Советскому Союзу земли Финляндии. Вместе с ними поехали еще три семьи.
Из того периода Борис Дмитриевич помнит, что поселили их в деревне Керисюрья Сортовальского района. Быт налаживали в домах финнов, которые ушли вглубь своей страны. Тогда же там был организован колхоз имени Володарского, в котором отец стал бригадиром, а дядя Егор – председателем.
Но шел 1940 год. Предчувствие войны висело в воздухе. Люди шептались: грядет что-то страшное.
И оно грянуло. На рассвете 22 июня деревню подняли крики пограничников: «Быстрее! Быстрее! Уходите!» Отец и дядя Егор Алейников спешно раздавали людям лошадей, повозки, на которые те бросали что-то из вещей, садили детей и стариков и гнали в сторону станции Ляскеля. Что успели взять с собой, с тем и бежали. Но и то, что взяли, довезти не смогли.
– Ощущения беспомощности, когда на бреющем полете немцы поливали нас огнем из пулеметов и пушек, наверное, не забуду никогда, – говорит Борис Семашко. – После каждого такого налета на дороге оставались разбитые повозки, трупы людей, лошадей. Все свое имущество потеряли и мы. Но главное – все остались живы, добрались до железнодорожной станции где-то под Ленинградом.
Там работали комиссии, шла мобилизация мужчин. Детей, что потеряли родителей, на пароходе отправляли вглубь Вологодской области. С этой станции ушел на фронт и отец Бориса, а семью отправили на работу в леспромхоз.
– Там, в Тотемском районе, мы жили прямо в леспромхозе, – делится воспоминаниями Борис Дмитриевич. – В память врезалось то, что вся семья – оставшиеся мужчины и мать с тетей – работала на лесоповале. Валили лес для фронта, обустройства окопов, землянок и блиндажей. Сказать, что жили бедно, ничего не сказать. Голод заставлял ходить по домам и просить подаяние. Были благодарны за кусочек хлеба, картофелину, свеколку. Еще помню, как мы с сестрой ходили в школу. Поздней осенью в сельсовете нам выдали ботинки на двоих. Утром по морозцу она в них шла на занятия, а я бежал босиком. Назад, когда теплело, босиком возвращалась сестра, а я важно шагал в обуви. С наступлением холодов школа закрывалась.
Так и жили – впроголодь и полураздетыми. Шел самый страшный для страны 1942 год.
А в 1943-м семья снова снялась с места, по вербовке вместе с родственниками переселились в Карелию. К тому моменту отец и старшие братья Николай и Александр были на фронте. Сестра Татьяна училась на мебельщика в Беломорске. Вместе остались мать, Борис и младшая сестра Рая. Тогда же они получили похоронку на отца. Он погиб на Волховском фронте.
Там, в Карелии, прожили голодную зиму 1943 – 1944 годов. На работающего взрослого выдавалось 600 граммов хлеба в день, на ребенка – 300.
– Наш рацион дополняли ягоды, грибы. Еще сами в речках ловили рыбу, – вспоминает собеседник. – Хлеб выдавали на 10 дней, а хватало его на 7 – 8. После этого начинались голодные дни. В такие моменты мать обнимала нас и прижимала к себе, согревая своим худым телом, и плакала. Есть хотелось все время, даже во сне. Первым от истощения умер дядя Егор, потом тетки Арина и Кристина. Вслед за ними 1 июня 1944 года скончалась от истощения и моя мать. Мы, дети, остались одни. Спасибо судьбе, в нее мешался директор местного райпромкомбината Павел Алексеевич Тужилкин. Ему удалось определить сестру в детский дом, а я стал жить в его семье. Он устроил меня учеником в столярную мастерскую.
А в августе 1944-го пришла новость: по приказу Сталина каждая воинская часть должна была содержать воспитанников – сирот и детей, оставшихся без родителей. Узнали об этом и в семье опекуна. Так было принято решение: быть сироте Борису Семашко сыном полка.
В 13 лет с пятнадцатью другими мальчиками-сиротами Борис стал воспитанником 238-го армейского запасного стрелкового полка. Командование части приняло решение создать из них полковой духовой оркестр. Каждому по состоянию здоровья определили инструмент.
– Мы были полноправными военными, – рассказывает Борис Дмитриевич. – Подъем и отбой по расписанию части, старшина учил нас строевой подготовке, а полковой капельмейстер делал из нас музыкантов. Занятия были по принципу «больше практики и немного теории». Я втянулся в ритм солдатской жизни, научился ходить строем, другим азам военной жизни.
В конце 1944 года полк был отправлен на фронт. С боями подростки и взрослые прошли Беларусь и Польшу. На этой дороге случалось разное. Приходилось и ребятам брать в руки оружие. Кто-то подносил патроны и снаряды, кто-то помогал санитаркам вытаскивать из-под огня раненых.
– Война для нас закончилась в Германии, в 70 километрах от Берлина. Воспитанником полка я пробыл до 1948-го. Потом вернулся на родину, в 1949 году поступил в Витебское ФЗО №47, отучился там и до 1952-го работал на Витебском ДСК. Но понял, что без армии не могу. Витебский областной военкомат направил на службу в армию, в Поставы, где размещался большой военный контингент. Прослужил 30 лет, женился, появились дети.Сейчас, прожив и повидав всякого, часто вспоминаю своих погибших и умерших родственников, однополчан, всех тех, с кем свела судьба в тяжелые военные годы. Более сорока лет искал по всему Советскому Союзу, по архивам своих товарищей, «сыновей» 238-го армейского запасного стрелкового полка. Кого нашел, кого нет, но в памяти живут все.
Фото автора
