Пожелтевшие ломкие письма-треугольники, свидетели трагических событий 1941 – 45 гг., чудом уцелели в вещмешке моего деда Павла Непапушева. Каждое из них имеет своего адресата и номер полевой почты, чаще всего п/п 30743, a еще штамп: «Просмотрено военной цензурой». Уходят из жизни люди, стираются из памяти лица, но письма остаются, чтобы мы помнили.
«Москва, 6 октября 44 г.
Добрый день, Павлик! Из твоего письма узнала, что погиб отец твой и сестра. Я тебе сочувствую всем сердцем и представляю, как это тяжело... Через Москву, как ты уже, конечно, читал, были проконвоированы 57 тысяч немецких солдат с офицерами и генералы. Я видела их, и мое впечатление такое: во-первых, они довольны своим положением пленных; во-вторых, выглядят, в смысле физического здоровья, неплохо; в-третьих, большинство из них шло с гордым и независимым видом, мало со смущенным, еще меньше – с дружеским. Конечно, это мое личное мнение, а субъективное не всегда совпадает с общим. До свидания, Павлик. Пиши скорей ответ. С дружеским приветом Римма».
«…В марте 1944 года, за три месяца до прихода Красной армии, меня и Зину немцы вывезли из Шклова, под угрозой расстрела – и меня, и семьи – в случае бегства, в Барановичскую область... До этого я уже удирал из вагонов на пути в Германию три раза, вследствие чего приходилось скрываться, как преступнику. В Барановичах я опять удрал от немцев и пошел навстречу фронту, покуда не встретился с передовой линией, после чего вскоре встретился и с семьей. Это была самая счастливая встреча… Да, много погибло наших людей. В Шклове больше половины жителей погибло за три года – честных, невинных людей, очевидцем чего был я сам, чудом вырвавшийся из лап этих варваров. Но ничего, они уже платят кровью... Минск сейчас не такой, как был до войны, сильно разрушен. Но это ничего, лишь бы мы были, отстроим новый, еще лучший, назло врагам. Будь жив и здоров, брат. Может быть, скоро встретимся. Крепко целую, Володя». Будь жив и здоров, брат. Может быть, скоро встретимся. Крепко целую, Володя».
«12 февраля 45 г.
Здравствуй, Петр! Сегодня получил твое письмо от 24 января. Очень рад ему. Ты в Пруссии, а я в Силезии, уже за р. Одер. Картинки, видимо, у вас такие, как и у нас. Немцы сбежали, все бросили, скота полно: и блеют, и мычат, а иные уже шипят на сковороде. Солдат сыт и папиросы курит, на подушке спит, чай пьет с вареньем... Теперь идут бои с несколько опомнившимся немцем. Скоро мы его снова пустим, чтобы пятки трещали. Я буду писать тебе по возможности, не оставайся и ты в долгу. Желаю счастья и здоровья. До свидания. Целую. Павел. Вперед на Браслау!»
«13/7-44 года.
Первое письмо из дома после 3 лет.
Здравствуй, дорогой брат Павел! Письмо мы твое получили, за которое благодарим. Павел, ты пишешь, что не знаешь, живы мы или нет. Мы живем, где жили раньше, дом наш не сгорел. У нас сейчас очень красиво, сенокос... Все было бы хорошо, если бы были все живы, но у нас в Заровцах очень много умерло от тифа и многих людей убило. В том числе умерла и наша сестра Соня от тифа 5 мая 42 г. Отца убило миной 20 июня 44 года. Мина была подложена около Лавренова моста, а он въехал на нее (на лошади). Мы теперь живем вдвоем с мамой. Тоня и все дети живы и здоровы, чего и тебе желаем, и счастливенько вернуться домой. Три года мы были под гнетом немецких бандитов. 27 июня 44 года нас освободили. Часов в 6 вечера мы увидели своих бойцов...»
«29 ноября 44 г.
Здравствуй, дорогой мой шурин, Павел Федорович. Привет тебе из Западной Польши от Петра! Очень рад твоему письму, и хотелось бы увидеться и связаться с тобой. Павел, я получил от тебя это письмо с такой радостью, что, когда начал читать, слезы катились из глаз. Немного о себе. Много было горя, но сейчас почти хорошо… Павел, я нахожусь на 2-м Белорусском фронте, стоим около местечка Занбург, в 6 километрах от него по Варшавскому шоссе… Благодарю тебя за то, что ты не забываешь меня. Даст бог, будем живы и вернемся домой. Я думаю, что непременно вернусь к своим детям… Моя почта: 57301-И».
Фото автора.
