Первый звонок: якобы «Белпочта»
В 9.50 мне позвонили с российского номера и сказали, что это с «Белпочты». Сообщили, что на мое имя отправлен пакет документов, но он не отслеживается: трек-номер не сформирован. Чтобы привязать отправление и выслать трекер, попросили назвать код из СМС.
Уже здесь было несоответствие: почтовые службы не работают с российских номеров и не требуют кодов. Но я на это не обратила внимания. Работа в российской компании и ожидание документов создали ощущение легитимности звонка. Мозг быстро встроил ситуацию в рабочий контекст, закрыв первое противоречие.
Дополнительной ловушкой стала привычка доверять собственным системам защиты. Я подумала, что один код не приведет к серьезным последствиям. Знакомая ассоциация с «Европочтой» лишь подкрепила это ощущение: там действительно присылают коды для отслеживания, только не просят их называть вслух.
Связь несколько раз обрывалась, и когда мне перезванивали с другого номера, я объясняла это техническими причинами. Назвав код, хотела побыстрее решить вопрос. В этот момент я была наиболее уязвима: занята рабочими задачами, уверена в своих системах защиты и не ожидала подвоха.
Важно: мошенники часто действуют, когда человек занят или уверен, что защищен. Это позволяет им обойти критическое мышление.
Фиксация и псевдопомощь
Через 20 минут мне позвонили в Viber с белорусского номера — из якобы «БелГИЭ» (государственная инспекция по электросвязи Министерства связи и информатизации Беларуси). Сначала звонок выглядел как обычное информирование: сообщили, что код передан мошенникам, и теперь у них якобы есть доступ к персональным данным — паспорт, счета, кредитная история, электронная подпись.
Потом разговор резко изменился: меня заставляли записывать и повторять вслух, что уже произошло, какие данные «украдены» и какие действия я предпринимаю сейчас. Каждое объяснение проверялось, ошибки прощались, пауз не было. Создавалась иллюзия участия в официальной процедуре, но на самом деле это закрепляло мою роль виновной и зависимой.
Появлялись фразы с давлением: «Вы уже допустили ошибку, назвав код. Сейчас важно не усугубить ситуацию», «От того, насколько точно вы выполняете инструкции, зависит исход».
Настоящие госорганы никогда не заставляют повторять шаги вслух или вести запись ваших действий.
Угроза уголовного дела
Далее меня связали с мужчиной, представившимся юристом по финансовым операциям. Он сообщил о якобы открытых счетах в двух банках и переведенных «грязных» деньгах на счет третьего лица (экстремиста). Ситуация выглядела как уголовное дело: в законодательстве Беларуси действительно есть статьи о несанкционированных переводах, поэтому все выглядело убедительно.
Каждое действие сопровождалось постоянной фиксацией, уточнением, где я нахожусь, одна ли я дома, вернется ли супруг (кстати, я не замужем, и настоящие госорганы владеют такой информацией), напоминанием о конфиденциальности. Любая попытка обратиться в официальные органы подавлялась: «В милицию нельзя — вы главная подозреваемая», «В банк нельзя — вы сами назвали код», «Близким нельзя — это усугубит ситуацию».
Контроль каждого шага
Последним был звонок от якобы КГБ. Разговор перешел в юридическое русло: спрашивали о том, есть ли наличные деньги дома, об условиях получения карт, якобы фиксировали ответы для доказательств моей «непричастности». Объяснили, что настоящий преступник — сотрудник банка, и чтобы доказать мою невиновность, нужно «спровоцировать» официальный звонок из банка.
Инструкции были конкретными: снять деньги с карты, внести через кассу, сфотографировать здание и чек, отправить скриншоты маршрута такси, постоянно быть на связи. Паузы запрещались, сомнения расценивались как угроза сорвать операцию.
К 13.35 я почти выполнила все инструкции, но на этапе внесения денег через кассу остановилась. Вышла на остановку, чтобы прийти в себя. Физически я была в прострации: дыхание сбивалось, тело не слушалось, голова тяжелая. Я практически не замечала внешнюю среду. Пятнадцать минут тишины стали ключевыми и дали возможность вернуться к реальности.
Я начала задавать себе вопросы. Зачем фотографировать банк? Почему нельзя обратиться в милицию? Почему Viber? С каждым вопросом критическое мышление возвращалось. Мошенники всё еще были на связи, но я делала вид, что еду в такси и выигрывала для себя время, чтобы включить рациональность.
Я проверила реальные номера, поискала схожие схемы. Поняла: если запрещают обращаться в официальные органы — именно туда и нужно идти. Села в такси и поехала в РОВД, окончательно разорвав связь с мошенниками.
Шаги по пути безопасности
В РОВД меня успокоили и разъяснили дальнейшие шаги: позвонить на номер 141, чтобы уточнить информацию по Межбанковской системе идентификации (МСИ) и удостовериться, что с моими счетами всё в порядке. Милиционеры связались с сотрудниками следственного комитета, и я поехала туда вместе с представителем РОВД, чтобы официально изложить всю ситуацию.
В Следственном комитете я составила заявление и подробно рассказала обо всём, что произошло. Еще раз проверили МСИ, никаких авторизаций от моего имени не было. Со мной провели разъяснительную беседу, подтвердив, что реальной угрозы не существует.
Даже после этого телефон продолжал звонить — уже из банков с вопросами о кредитах, якобы оформленных на меня. Я поняла: нужно действовать системно. Первым делом заблокировала кредитную историю через Национальный банк, чтобы никто не мог оформить заем. Сменила пароли, начала полностью чистить приложения и сайты, к которым привязаны какие-либо данные, кроме электронной почты, обнулять телефон до базовых настроек — на случай, если туда установлены приложения или доступы злоумышленников. Следующим шагом был визит к оператору связи, чтобы проверить SIM-карту на предмет копий и установить дополнительные коды защиты. Также я сразу уведомила банк о ситуации: были перевыпущены карты и изменены номера банковских счетов.
Далее я сообщила о случившемся всем, кто находится в потенциальной зоне риска: близким людям, ученикам, коллегам. Это было не про панику, а про профилактику.
Современные мошеннические схемы всё чаще используют технологии синтеза и подмены голоса. За несколько часов разговоров у злоумышленников оказался записанный образец моего голоса, интонаций, манеры речи. В сочетании с нейросетями этого достаточно, чтобы сымитировать звонок «от моего имени» — с просьбой о срочной помощи, деньгах или подтверждении действий.
Я предупредила всех заранее: если кто-то получит звонок или сообщение якобы от меня с просьбами о деньгах, кодах или «срочных действиях» — это мошенники. Мы договорились о простом правиле проверки: перезванивать напрямую или задать вопрос, ответ на который знаю только я.
Если вам говорят, что нельзя обращаться в банк, милицию или к близким — это ложь. Если требуют быть на линии без пауз и повторять всё вслух — это попытка отключить критическое мышление. Настоящие госорганы никогда не ведут вас до банкомата, не требуют фото маршрутов, не звонят в мессенджерах и не сообщают об ответственности по телефону.
Остановиться можно в любой момент. Остановка — это не признание вины, а возвращение контроля над своими действиями. Я остановилась вовремя, и этот шаг стал моей точкой возврата. Если этот текст поможет хотя бы одному человеку заметить неладное и остановиться — значит, этот опыт и эта статья были не зря.
Елизавета ЛУКАШЁВА, Витебск. Фото носит иллюстративный характер.
